рабочая тетрадь

Мне снится черный сон, в котором я один. Сам с собой или без себя, где-то во тьме, окутывающем мраке с просветами чего-то серого. Здесь нет никого. Даже меня. Потому что я не могу существовать во сне. Я сюда возвращаюсь не за чем, я отсюда ухожу ни с чем. Этот сюрреалистический ад Малевича порядком достал меня, но избавляться от него не имеет смысла. Этот сон - мое личное хранилище, которое изобрел и построил я сам. Построил из себя, подальше от себя, запрятав внутрь своей души. У меня есть доступ сюда, но нет доступа ни к чему, находящемуся здесь. Это место всегда заполняет паралитический газ. Паралитический бодрящий газ. Он "впрыскивает мазурку в вены", заставляя мышцы окоченеть, а затем хранилище начинает жить своей жизнью, пробуя на мне все то, что я сюда спрятал. Оно вдруг оживает красками, звуками. Все, ради чего я уходил и возвращался, все, куда я плыл и откуда бежал по воде, все это становится ясным словно день. И начинает пульсировать болью в каждом сосуде. И вот тут начинается весь спектакль, когда тебя, словно под заклинанием Круциатус, гнет и выламывает во все стороны. И здесь нет физической боли - ты просто не чувствуешь ее из-за того, чем кроет карту тот, кто вколачивает гвозди в остатки души. Вырывая куски живой плоти, ему уже плевать на то, что пол будет забрызган какой-нибудь склизкой лимфой и посыпятся кишки. Хранилище все законсервирует. Я создал его таким - всеядным. Создал себе на зло, надеясь на спасение. И оно спасает - теми методами, которые я заложил в него. Кости здесь не резиновые, они не будут гнуться, они, как и в вашем мире, с хрустом ломаются и торчат наружу. И их обгладывает этот самый мрак, что окутывает со всех сторон, наслаждается новой подачкой, словно уличный пес, в которого кинули костью. На самом же деле, эта пустота - стервятник. Ему плевать, что жрать. Ему просто нужна падаль. Я. Здесь есть единственная падаль - это я. Если бы не было меня, не было бы его, этого мерзкого недохищника. Но ему здесь тоже отведена роль и он исправно играет ее. Он некурит и не пьет - все эти жертвы лишь ради того, чтобы иметь такой же дикий аппетит каждый раз, когда я возвращаюсь сюда и из меня снова и снова выпускают наружу все мясо. Без этого я не был бы жив, с этим я лишний раз мертв и имею права не бояться смерти.
Отсюда уходить нет смысла - ты не сможешь выйти раньше, чем пустота тебя не обглодает до последней косточки. И как только это случится, она сама тебя вышвырнет в холодную улицу. И ты снова уйдешь ни с чем, в очередной раз проиграв партию в гляделки.

Каждый изгиб его тела, каждая линия была, будто, сотворена десятками тысяч заботливых рук скульпторов, выточена, вылеплена с такой любовью, на какую способен только творец к своему созданию. Но при этом он был еще и живым - под гипсово-белой, снежной кожей пульсировало в венах алое вино, а в груди работал механизм, настолько сильный и выносливый, что мог бесперерывно поддерживать это существо в состоянии полной готовности в течение 24-х часов, 7 суток в неделю. Каждый мускул, мышца напрягались ровно настолько, насколько это было нужно в данный момент. Этот организм был идеальным, словно машина. Венец творения, эксклюзивный штучный выпуск. Белое золото волос, пьянящее переливами и легкими волнами; холодная сталь глаз, вмиг ставящая тебя на ступень ниже этого бесконечно прекрасного тонкого создания, взгляда которого ты не будешь достоин, даже стань ты Властелином Вселенной. У него свои правила отбора. Тонкая грациозная живая пластика хищной кошки даже в самых мельчайших движениях. Завораживает, околдовывает, ты нем и статичен по сравнению с ним, ты груб и отвратителен, а уши твои не достойны слышать переливы бархатного голоса, льющегося, будто музыка для самого Бога с небес.
И ты бездвижен и бессилен перед его абсолютным превосходством.

Видимо, я совсем стал старый, раз так привязался к этому пацану. Сколько таких же озлобленных на весь мир и раз за разом теряющих близких? Работая на такой должности, как моя, ты неизбежно будешь встречать их. И будут идти похожие. Потому что не каждый сможет палить по живым людям. Только те, кому кажется, что уже терять нечего им. "Конченные", как они себя любят называть. Со временем они видят лишь цель, мишень. И в этом виноват я. Беру грех на душу, обучая пацанов искусству мгновенно отбирать жизни или заставлять долго мучиться. Но я не такой уж изверг и дважды даю им право выбора: когда они появляются у меня на пороге и когда они целятся в свою первую настоящую жертву. Дальше их путь определяется автоматически, потому что однажды сумев нажать на курок, ты побоишься это сделать еще всего лишь два раза. Это как с прыжком с парашютом. Сначала - страшно, в следующий раз - еще страшнее, третий - страх такой, что не слышишь собственных мыслей, а затем просто шагаешь в пустоту, будто ее там и нет.
читать дальшеНо сколько бы ни приходило их ко мне, я не интересовался их прошлым, их мыслями. Я знал заранее, что из них вырастут хорошие убийцы. Люди, профессионально владеющие оружием, на которых можно положиться... Других я не брал в свои ряды. Отправлял их к Маршалу, пусть учит как правильно засадить нож в спину.
А Вагнер, напротив, пришел ко мне от Колда. Сам. Я даже опешил сначала, но что-то мне в нем сразу понравилось, и я согласился. Поначалу парнишка был молчалив и всегда знал свое место. Бывало, что я мог повысить голос или нагрубить - натура у меня такая, ничего с ней не поделаешь. Рик в ответ лишь так же молчал и смотрел на меня. Но в его взгляде было намного больше, чем кто-либо когда-либо смог бы сказать. И тогда я сам утихомиривался, понимая, что с ним это бесполезный номер, и уже спокойно объяснял ошибки.
Со временем Вагнер стал засиживаться у меня. Мы подолгу болтали о том, о сем. Не знаю, чем уж ему нравился мой треп, но слушал он всегда внимательно, не перебивая, лишь изредка задавал вопросы. А мне было только в радость найти собеседника. Мы легко понимали друг друга, и я все больше ощущал, что парень - как-будто продолжение меня самого. Вагнер рассказал мне свою историю, я свою. Мы оба жаждали мести и искали тех, кто лишил нас прежней жизни. Ведь это я надоумил пацана найти убийцу его родителей. Я понимал, что ставлю его шкуру под удар, но если бы я хоть каплю сомневался в нем, я бы ни за что не сделал этого. Я всегда был уверен в нем, как в самом себе.
Шло время, что-то менялось, исчезало, появлялось, только, казалось, мы с ним остаемся тем же, чем были, как-будто оказавшись во временной петле, и наблюдали за течением всего этого со своего поста.
А однажды не стало его близкого друга Грина. Хороший был парнишка, все его любили. Умер прямо на руках у Вагнера...
Все гудели о смерти рыжего, а я боялся за Рика. Что могло взбрести в голову этому раненному в душу зверенышу? Одному черту известно. Но я терпеливо ждал и верил, что очень скоро он появится на пороге...
Но вместо него через неделю или чуть больше после смерти Грина появилась особа, которую я ждал меньше всего. Фостер - единственная девчонка в компании этих уличных оболтусов.
- Здравствуйте, Фред. Могу я к Вам обратиться за помощью?
И все равно, я не был удивлен. Рик рассказывал мне о ней несколько раз. Впечатление, конечно, она создавала о себе диковатое, и все же я предполагал что-то подобное.
- Проходи.
Фостер села напротив и пару минут прямо глядела на меня. Вид у нее, прямо сказать, едва ли тянул на слабенькую "тройку": бледная, как смерть, под глазами синяки, на лице - пара шрамов и глаза тусклые-тусклые. Но она держалась как настоящий боец, и это мне внушало уважение к этой девчонке. Она вообще в компании славилась выносливостью, но я никогда не верил слухам, пока не убедился сам.
- Рик пропал, - наконец, просто сказала она, тяжело вздохнув. - С того самого дня... Я обошла весь Лондон заглянула в каждый угол, но не нашла его...
Я знал, что за всей этой ее шкурой дикого зверя скрывается что-то подобное. Но чтобы настолько... Поэтому я безоговорочно согласился помочь.
Фостер рассказала в подробностях где была и что видела. Она все еще старалась не терять надежду, хотя после ее "путешествия" это было намного сложнее.
Однако я хотел убедиться, сможет ли она честно ответить мне. Только так я мог убедиться в силе ее духа и убежденности в своих намерениях.
- Зачем ты его ищешь?
Ни секунда не медля, Фостер тут же прямо ответила:
- Потому что он дорог мне.
- Что он такого сделал, что ты резко изменила свое мнение о нем? Вагнер говорил, что вы с ним, как кошка с собакой.
- Он оказался человеком, которой больше всего заслуживает внимания и заботы. Вы ведь и сами знаете, что он никого к себе не подпускает. Именно поэтому ему и кажется, что он один. Но сейчас, когда ему больнее всего и неизвестно, что с ним, хочется верить, что он хотя бы жив и примет помощь, пусть и никогда не скажет об этом...
- И ты намерена это сделать? Не боишься, что он оттолкнет тебя?
- Боюсь. Но сидеть на месте и ничего не предпринимать ради дорогого человека - это еще хуже.
- А если примет помощь?
- Для меня это будет огромным счастьем.
- Почему именно он, Джин? Почему не Колд или еще кто-то?
- Рик стал моим учителем, я ему многим обязана и тысячу раз виновата перед ним. Не подумайте, что это желание исправиться в своих глазах. Нет, это благодарность. За его уроки, которые он давал мне, пусть и неосознанно, благодарность за дважды спасенную жизнь, за каждый добрый взгляд, улыбку, слово, сказанное спокойно в мою сторону. Ведь я не заслуживаю всего этого.
Меня удивляли и радовали слова этой девочки. Оказывается, даже в ее исковерканной до безобразия душе жило тепло. А ведь далеко не каждый умел хранить его после стольких испытаний, сколько они проходили на заданиях.
- Я думаю, он жив, Джин. И скоро он будет там, где они с Грином бывали только вдвоем. Ему понадобится помощь, очень много, потому что вместе со смертью рыжего он упал в глубокую яму. И все это время ты должна быть сильнее него. Ты сможешь?
Я был уверен в ней.
Фостер твердо ответила: "Да," - и, поблагодарив меня, ушла. И я снова остался один, молясь про себя о том, чтобы Вагнер не оттолкнул эту девчонку.